Удивительно, когда тебя выбирают. Безоговорочно. Не оставляя шансов. Как будто не ты сама решила в этот вечер оказаться на лавочке дворика, мимо которого раньше только проходила. Как будто не ты обещала себе - больше никогда… больше никогда никого не приведу в дом, ибо терять больно. Как будто это вообще не ты и не с тобой.
Есенин сделал всё, чтобы вернуться домой. Именно вернуться - с первой минуты и до сих пор он ведет себя так, как будто жил в моей квартире всегда. Может быть еще до меня. Он вышел из темноты в сопровождении старшей кошки. Сам запрыгнул на руки, улегся, трижды сменил позу и заснул. Потом выпросил кусок пиццы, сходил куда-то по делам и снова вернулся спать.
Через час я несла его домой, думая, что уж слишком ветрена и легкодоступна. Но четко понимая - это мой кот и сопротивление бесполезно. Мы спали вместе.
Он сразу стал ходить. В лоток, за мной, по столам, в окно и обратно. Он спит у меня на руках пока я работаю и трется мордой об лицо, когда у него по расписанию нежности. Ему интересно всё, что я делаю - уборка, готовка, забивание гвоздей, мытье полов, жужжание эпилятора, теплый воздух из фена. Он пулей запрыгивает на полку холодильника, в посудные шкафы, ящики стола, кульки - все, что вдруг открывается.
Эдит Пиаф не любила Чехова и никогда не полюбит Есенина. Она терпит. Она выбрала терпеть. Две недели ее морда не выражает ничего кроме презрения и высокомерного возмущения. Живой восторг, интерес и блеск в глазах у нее вызывали только японские мыши.
Сегодня впервые она сама запрыгнула на руки и улеглась спать. Уже два дня она сидит у кровати и явно хочет как обычно запрыгнуть, улечься на грудь, вытянуть вперед лапы и спать до утра на своем троне. Ан нет. Она выбрала обижаться.
Первые дни я пыталась специально, чтобы она не грустила, брать ее на руки, гладить, тащить под одеяло, звать, кормить столько же, сколько Есенина. Но потом подумала. Стоп. Она выбрала. Обижаться. Она знает, что ее любят, но выбрала обижаться. Лишать себя радости. Хотя ей хочется совсем другого. И самое смешное, что она легко может это получить. Не только от меня. Есенин простой. Он даже как будто не замечает ее надменности - он дома. Играет с ней, делит утреннее солнце на полу, не вскакивает, если она рядом, может есть из одной миски и вместе смотреть в окно.
Я любила Чехова. Очень. Он долго болел и страшно умирал. Я тогда выбрала больше никогда и никого не приводить в дом, ибо терять больно. Но когда Есенин, сидя на моих коленях, становится на задние лапы и тянется к моему лицу, когда Пиаф таки приходит ко мне спать, я остро чувствую, что бояться боли и потери в будущем - это тоже лишать себя радости. Настоящей. В настоящем.
Удивительно, когда выбирают. Одни - любить. Другие - лишать. Одни - не оставляя выбора другим. Другие - не оставляя выбора себе.
